Город, в котором Ты живёшь.

[Трудовик]

В 1666 году на месте будущего Верхнеудинска стоял только острог (так зачинались многие города Сибири), а в 1780 году Верхнеудинск был преобразован в уездный город Иркутской губернии. Еще через 10 лет, в 1790 году, Верхнеудинску был вручен герб: на золотом был изображен жезл Меркурия, бого торговли в древнем Риме, и рог изобилии. Герб символизирует торговую роль Верхнеудинска.


В 70 80 гг. прошлого века городок ютился на небольшой, ровной низине, в уголке при впадении Уды в Селенгу, тесно прижавшись к обеим рекам. Окружавшая город полукругом невысокая гора, переходившая в довольно обширное плато, покрытая мелким сосняком, не была заселена, почти пустовала.


Планировка города была правильная, с прямыми улицами. Имелось четыре продольных улиц, параллельных Селенге: Большая (ныне ул. Ленина), Набережная (ныне ул. Смолина), односторонняя, Лосевская (ул. Коммунистическая), Мокрослободская (ул. Балтахинова); их пересекали поперечные: Набережная Уды, Соборная (ул. Первомайская), Мордовская (ул. Банзарова), Сенная (ул. Свердлова), Троицкая (ул. Куйбышева), Базарная (ул. Кирова), Проезжая (ул. Каландаришвили), Думская (ул. Советская), Закалтусная (ул. Лебедева). Улицы были немощеные, пыльные. Ветер поднимал постоянно тучи пыли и песка, особенно сухой осенью, так что и днем меркло солнце, В дождь же на улицах образовывались не только лужи, по и целые озера.


Об асфальте не приходилось и мечтать.


Из-за отсутствия водостоков вода застаивалась неделями, загнивала, нестерпимо воняла, и в ней заводились даже головастики и лягушки. Зато мальчишкам бывало раздолье: бродили по лужам босоногими и, засучив штанишки, пускали кораблики, ловили головастиков. При проливных дождях вода бурным потоком приходила с гор и затапливала почти всю Мокрую Слободку и частично Базарную и Проезжую улицы с расположенными на них усадьбами так, что во дворах бродили по колено. Проложенная по Мокрослободской и Думской улицам водосточная канава со стоком в Селенгу была недостаточной вместимости, содержалась плохо, да и действовать могла только при уровне воды в Селенге не выше среднего, иначе ставень канавы закрывался, чтобы воды реки не бросились в город. Выход этой канавы проходил как раз под дамбой, сооруженной по берегу Селенги от горы до Проезжей улицы и предохранявшей город от половодья.


На моей памяти Селенга ни разу не топила Верхнеудинск в старые годы. Слышал только, что город был затоплен в начале 60-х годов, тогда по некоторым улицам приходилось плавать в лодках. В нашем доме (ул. Базарная) на амбаре имелась отметина, насколько поднималась тогда вода,— приблизительно по пояс. Селенга в то время подходила почти к самому городу, и стрежень ее ударял в то самое место, где кончалась дамба и начиналась гора. С годами все дальше и дальше река отходила от города, образуя песчаную отмель, перенося свой главный напор несколько ниже, аа мыс «Бычок». На этой отмели разгружались дрова и бревна, сплавляемые с верховьев рек для продажи, и нет-нет да случалось, что неожиданно поднявшаяся Селенга уносила целые поленницы и штабеля леса, причиняя большие убытки. Сюда же- приставали в три-четыре бревна плотики, на которых промышленники-рыболовы приплавляли для продажи по 8—10 осетров. Отмель постепенно образовывалась и при впадении Уды в Селенгу.


Тротуаров в городе не существовало, постройки были исключительно деревянные, а каменные — все наперечет. Так, в 1882 г. из 668 домов, имевшихся в городе, каменных было всего 11. По улицам вытягивались одноэтажные в три-пять окон домики, разделенные на почтительное расстояние один от другого заборами, все со ставнями, наглухо закрывавшимися на ночь болтами. Некоторые домишки совсем обветшали, сникли к самой земле и даже вросли в нее. У многих имелись заваленки, они не раскидывались даже и на лето. Двухэтажных деревянных домов существовало не больше пяти-шести. Привлекали внимание несколько домов особенно далекой старины с потемневшими бревнами, с островерхими высокими крышами, столь покатыми, что на них без веревок нельзя было бы держаться. Крыши эти, поросшие мхом, ласкали глаз, а местами ютились на них и, видимо, с удобством кустики полыни, лебеды и других сорняков. Такой, наподобие старого гриба, дом красовался, между прочим, на углу улиц Большой и Проожем, на месте, где сейчас аптека № 2.


Все каменные дома сохранились и по настоящее время. На Большой улице это одноэтажным дом с колоннами и мезонином, принадлежавшим купцу Кобылкину (ныне надстроен 2-й этаж, сейчас здание облпрофсовета), два угловых двухэтажных дома на пересечении Базарной и Большой (ул. Кирова и Ленина), два двухэтажных дома на перекрестке Большой и Троицком улиц (ул. Ленина и Куйбышева). Наискось от них здание с пожарной каланчою (казенное), в верхнем этаже которого помещалось полицейское управление, в нижнем — казначейство. Рядом небольшой домик в четыре окна, где долгие годы ютилась городская библиотека.


На Базарной площади находились дома: купца Фролова с прилегающими к нему каменными лавками, уездного училища (казенный) и каменные ряды с колоннадою—дом купца Лосева (ныне перестроены, помещаются: Восточно-Сибирский технологический институт и другие учреждения).


Центр площади был занят Большими п Малыми Гостиными рядами, а между ними располагался хлебный базар. Гостиные ряды выстроены были на частные средства в 1795 году, а также на акции, частично принадлежавшие городской управе. Последняя распоряжалась отдачей лавок в аренду и сбором платы за них, распределением дивидендов и ежегодно отчитывалась перед акционерами. Там, где сейчас помешается ресторан «Селенга» и библиотека, стояли деревянные лавки, принадлежавшие крестьянину Мостовскому. Такой же ряд лавок был и на том месте, где сейчас находится магазин «Детский мир».


На Троицкой улице (ул. Куйбышева) размещалось здание городской больницы (ныне отдел милиции Советского района, надстроен 3-й этаж), окрашенное по тогдашнему обычаю в традиционный желтый цвет.


Существовали еще два каменных дома: один па Соборной площади.— Мордовского и другой на Соборной улице — Фролова. Последний дом занимала почтово-телеграфная контора. Вот и все каменные постромки старого Верхнеудинска.


Деньги на благоустройство города выделялись в мизерных суммах. Так, в 1876 г. городская дума выделила всего 350 рублей.


В том месте, где дамба подходила к горе, по косогору, по направлению к мысу «Бычок», вытягивались вдоль реки пять-шесть кузниц, всегда оживленно работавших.


На горе, при самом въезде с Набережной улицы, справа от дороги стояло небольшое здание тюрьмы, именовавшейся пересыльной. В середине 70-х годов, как-то в летнюю пору, в ночное время она сгорела. Но вскоре на том же самом месте была выстроена новая тюрьма, деревянная, двухэтажная, с небольшими, почему-то квадратными окнами, заделанными решеткою. Тюрьма выходила окнами на дорогу, и, проезжая мимо, можно было наблюдать выглядывавшие из них арестантские лица с полубритыми головами. Небольшой двор тюрьмы был обнесен высоким забором. Тюрьма эта действовала до 80-х годов, пока не была построена в версте от города по Московскому тракту большая новая, существующая и поныне. Белая, окруженная высокими белыми стенами, она среди зелени леса высилась по тогдашнему масштабу стройки красиво и величаво, как замок, и больше чем за десяток верст бросалась в глаза подъезжающему впервые к городу с Иркутского тракта. На вопрос: «Что за здание?», ответ получали: «Тюрьма». Было бы куда отраднее услышать: «Университет».


На въезде с Большой улицы, вправо от Сибирского тракта, стоял дом, окрашенный в серый цвет. Это был приют для арестантских детей. В нем содержалось до 20—30 детишек, здание приюта сохранилось и поныне, занято оно теперь Домом санитарного просвещения.


Наискось через дорогу находились казармы местной воинской команды — два низеньких, длинных, барачной системы здания. В центре обширного двора помещался гимнастический городок, а в одном из уголков приткнулась баня. По Лосевской улице красовался на горе домик Нагорного с мезонином, фасадом и всеми окнами весело глядевший на город.


На горе, напротив Проезжей улицы (там, где сейчас проспект Победы.— Ред.), в лесочке ютились две бурятские юрты, охраняемые большущими злыми псами. Оттуда часто приходила нищенка -бурятка по прозвищу «Дунюшка безносая», смиренная и добродушная, которой все охотно подавали милостыню.


Против Троицкой улицы находилась Троицкая церковь со старинным кладбищем, обнесенным деревянными балясинами, вделанными в ограду кирпичной кладки. Церковь была небольшая, с двумя зимними приделами и летним. Кладбище имело самый унылый вид, так как его не украшала зелень. Зимою кладбище утопало в сугробах снега, а летом его нещадно палило солнце. Ни одного сколько-нибудь красивого, оригинального памятника — только деревянные кресты да массивные чугунные плиты изделия Петровского завода.


На северной стороне кладбища, за оградою, словно прячась за редкими сосенками, белели несколько крестиков и наводили на размышление, почему они оказались за оградою кладбища, а не среди своих кладбищенских собратий. Эти крестики были особенные, они знаменовали могилы людей, умерших без покаяния, лишенных покровительства церкви, погребенных не но христианскому обряду, а просто закопанных в землю, потому что люди эти являлись отверженными церковью.


В настоящее время на месте Троицкого кладбища раскинулся городской парк культуры и отдыха. Большой Сибирский тракт, направлявшийся на Читу, огибал кладбище, и колокольца почтовых троек постоянно будоражили его тишину и покой. Напротив Сенной улицы, в полугоре, стояли два больших старинных строения с островерхими крышами, без окон, каждое с несколькими дверями в сторону города,— это соляные амбары с большими запасами соли для всего Верхнеудинского уезда.


Торговля солью находилась тогда в руках казны, и заведовал ею особый «соляной пристав». Много позднее один из этих амбаров за ветхостью был снесен, а другой отремонтировали, перестроили и приспособили под кухню и кладовую инфекционного отделения городской больницы, помещавшегося в двух зданиях на горе.


Помимо Троицкой церкви в городе имелись еще две: Собор и Спасская. В Соборе в настоящее время расположен отдел краеведческого музея им. Хангалова, Спасская снесена.


Город страдал полным отсутствием зелени: ни бульваров, ни садов, ни скверов. Единственный небольшой садик с цветничком был только при нашем отцовском доме на Базарной улице. Городская управа пыталась развести садик па Базарной площади, между Гостиным двором и Большой улицей, но ничего не выходило, хотя время от времени садик поливался из пожарных машин (их было две), но росту не давал: деревья засыхали и пропадали. В настоящее время бывшая Базарная площадь называется площадью Революции и вся она окружена зеленью.


Жители Верхнеудинска предпочитали пользоваться водой из Уды, потому что доступ к ней был удобным. О водопроводах и не мечтали. Существовали и колодцы, но в ближайших к Мокрослободской и Закалтусной улицам колодцах вода бывала желтого цвета, солоновато-горькая на вкус, к употреблению непригодная. Причина объяснялась так: там, где пролегали эти улицы, была, по преданию, старица Уды, превратившаяся потом в болото. Само название улиц подтверждает предание. Болото засыпали, главным образом, навозом, сильно загрязнили почву, которая и через десятки лет не смогла очиститься и проветриться еще и потому, что загрязнение, . в связи с постоянным антисанитарным состоянием города, продолжалось. На Соборной площади городская управа оборудовала колодец с помпой, дававший прекрасную воду, видимо, профильтрованную через песок из Уды. В Уде купались и полоскали белье.


Зимой на лед свозились кучи навоза, несмотря на запреты управы, и река загрязнялась.

[Трудовик]

Переправ через реки было две: на Уде и на Селенге. На Уде ходил карбас, связывавший город с его предместьем Заудою, казачьим поселком, управлявшимся станичным правлением со станичным атаманом во главе. Карбас представлял большую плоскодонную лодку с настилом из досок, обнесенным загородкою. В носовой части, обращенной постоянно против течения реки, была укреплена на стержне массивная цилиндрическая вертушка, обильно смазанная дегтем, и по ней двигался канат, перекинутый через реку и прочно закрепленный па берегах. Вот по этому-то канату и передвигался карбас с одной стороны на другую отчасти течением реки, а отчасти потягиванием этого каната перевозчиком. На переправу требовалось немного времени. На карбасе могла поместиться почтовая тройка с повозкой в упряжке или четыре телеги, тоже, в упряжке. Конечно, такая переправа была неудобной, и жители города мечтали о постройке постоянного моста, но в то время это было неосуществимо.


В советское время через Уду и Селенгу построены прекрасные мосты, прочные, красивые, удобные.


В те далекие годы Зауда имела еще более убогий вид, чем город. Главная улица называлась Большой (ныне ул. Бабушкина). По ней пролегал тракт на Петровский Завод через Тарбагатай и Мухоршибирь. Имелась здесь старинная церковь «Вознесения», расположенная на мыске при впадении Вознесенской протоки (от Селенги) в Уду. Церковь эта сохранилась. В одну из заудинских улиц вклинивалась живописным утесом горная порода песчаника. Назывался этот утес «Камешком».


Переправа через Селенгу находилась верстах в полутора от города, у теперешнего автодорожного железобетонного моста.


Там, где сейчас раскинулась красиво оформленная, асфальтированная озелененная улица Ленина с прекрасным зданием театра оперы и балета на возвышении и другими многоэтажными домами, пролегал среди сосняка Сибирский тракт, по которому пробегали, гремя колокольцами, почтовые тройки, тянулись бесконечные обозы, проезжали возы-одиночки, шагали, гремя цепями, партии арестантов, направляемых в далекую Нерчинскую каторгу.


Переправа через Селенгу совершалась на плашкоуте, сооружении, кажущимся в настоящее время архаическим. Плашкоут устраивался так: два больших плоскодонных карбаса неподвижно соединялись перекладинами на некотором расстоянии друг от друга. Сверху настилался огороженный помост. В кормовой части помещалось рулевое управление со штурвальным колесом, а в носовой стояли два столба сажени в три высотой с перекладиной вверху. Все это громоздкое сооружение передвигалось на канате, закрепленном якорем, брошенным на дно реки в середине ее и выше переправы саженей за двести.


Уличных фонарей не имелось ни одного. Освещался город только в лунные ночи небесным светилом, а в безлунные погружался в кромешную темноту. В домах для освещения пользовались исключительно сальными свечами местного производства. Свечи эти давали слабый свет — только лба не расшибить,— чадили и воняли. Приходилось постоянно снимать с фитиля нагар, для чего существовали даже особые металлические щипцы с коробочкой, куда собирался нагар. Стеариновые свечи по дороговизне своей являлись роскошью, мало доступной населению. Керосина и ламп в начале семидесятых годов еще не было в обиходе, появились они позднее.


С наступлением весеннего тепла и до первых осенних заморозков город охранялся по ночам околоточным караулом, который ежегодно организовывала городская управа. За подписью члена управы и управской печатью выдавался на каждую улицу список с перечислением фамилий домовладельцев, проживающих на ней. Список наклеивался на дощечку, прибитую к палке, и каждодневно передавался после отведенного ночного караула соседу. В караул посылались нередко и подростки. Караульному вменялось в обязанность бодрствовать, проходить из конца в конец всю улицу и постукивать в колотушку, чтобы обитатели, просыпаясь ночью, слышали и чувствовали, что они пребывают под бдительным, недремлющим оком «охраны».


Сказать, что город в летнюю пору погружался в тишину и покой, не приходилось, поколачивание висело над ним своего рода шумовым оркестром, в который вливался и взбудораживаемый им собачий гомон. Ночное окарауливание предпринималось, главным образом, для избежания пожаров. Безоружные караульные, часто подростки и женщины, конечно, не могли бы оказать сопротивления преступным людям. Мне пришлось видеть людей с клеймом на лбу и на щеках, проживавших в Верхнеудинске. Многие из них мирно занимались каким-нибудь ремеслом, преступлений не совершали.


В те времена в городе имелось три базара. На центральной площади — хлебный базар, на выезде из города по Троицкой улице — мясной и рыбный, а на Сенной площади, при слиянии рек, торговали сеном, дегтем, граблями, вилами, лопатами и прочим. На хлебном, при большом подвозе зерновых продуктов, особенно осенью, возы выстраивались на площади, огибая большой гостиный двор, почти до Большой улицы. На мясном и рыбном летом торговали зеленью. На Сенном базаре имелись весы, на которых можно было взвешивать возы с сеном, если их не покупали на «глазок». Сено сбрасывалось у покупщика, телега взвешивалась, и расчет шел за пуды.


Летом 1878 года Верхнеудинск почти наполовину выгорел. Пожар начался в жаркий день, с сеновала в усадьбе Самсоновича (угол Большой и Базарной улиц) при безветренной погоде, но когда пламя достигло наивысшего напряжения, поднялась внезапно буря, и огонь перекинулся на соседние постройки. Через полчаса пламя пошло грозным широким фронтом от Базарной улицы до Набережной. Люди оказались бессильными перед разъяренной огненной стихией и прекратили бесполезную борьбу. Всю ночь бушевал пожар, к утру ветер затих, пламя стало ослабевать.


На пожарище торчали дымовые трубы, а каменные дома с закопченными, местами рухнувшими стенами страшно зияли пустыми черными окнами. Дым и смрад висел над пепелищем. Пожар уничтожил все постройки от Базарной улицы до Уды и от Собора до Спасской церкви. Уничтожены были кварталы между Большой улицей и Лосевской. Не сгорел только дом купца Фролова (с колоннами) и прилегающие к нему каменные лавки.


Большим счастьем для жителей было то, что пожар случился не зимою, а в теплое время, что позволило погорельцам легче найти убежище. Сразу же началась застройка города и восстановление каменных домов.


Года в три-четыре город несколько уже залечил свои ожоги.


В начале 1890 г. на Селенге появился первый пароход «Иннокентий», по размерам он был лилипутом. Почти одновременно появился еще пароходик, несколько побольше — «Лебедь», окрашенный в белый цвет. Построен он был художником Н. И. Верхотуровым, уроженцем Сибири, известным впоследствии своими картинами «Расчет», «Прикованный к тачке» и другими.


К городу прилегала Батарейная площадь, называлась она так потому, что здесь размещалась конная батарея из шести орудий. Площадь являлась прекрасным плацдармом для батарейных учений. Вся площадь зеленела, особенно после дождей.

[Трудовик]

В 90-х годах, когда Верхнеудинск с проведением железной дороги начал застраиваться и жить более полной жизнью, городская дума как-то на одном из своих заседаний «глубокомысленно» обсуждала вопрос, дать ли сто рублей на составление фотографического альбома видов города, но «прижимистые отцы города» отклонили эту «затею».


В Верхнеудинске в 70—80 гг. преобладало русское население, но было немало и евреев и несколько татарских семейств, проживали здесь поляки-повстанцы, отбывавшие ссылку за польское восстание. Бурят в городе почти не проживало, за исключением нескольких учеников уездного училища да двух-трех писарей, работавших в правительственных учреждениях.


По сословиям и роду деятельности жители распределялись на мещан (основная масса), чиновников, военных, купцов и мелких торговцев, духовенство, ремесленников и казаков. Зарождался немногочисленный рабочий класс.


Мещане жили в собственных домиках, имели кое-ка- кое хозяйство, во многих дворах водилась лошаденка и коровенка. Занимались они земледелием, рыболовством, имели покосы, по мелочам торговали, занимались ремеслами и извозом.


Мещане являлись главной опорой городского самоуправления, избирали гласных Думы, участвовали в общегородских делах, имели еще свою собственную организацию — мещанскую управу с председателем ее — мещанским старостой, члены которой, как и староста, выбирались на три года и утверждались губернатором. Прежде мещане наравне с крестьянами вносили «подушную подать», но с введением нового положения платили налоги в городскую управу по окладным листам, соответственно оценке своего недвижимого имущества.


Заудинские казаки в очередном порядке отбывали воинскую повинность в казачьих войсках. Вообще жили они по-крестьянски: имели пашни, покосы, сажали на нолях картофель и широко занимались огородничеством. На приусадебных участках они выращивали особенно много капусты, снабжали город п другими овощами.


Управление городом и уездом возглавляли сначала исправники, но когда уезд превратился в округ, то исправник переименовался в окружного начальника — «тех же щей да пожиже влей».


Имелось акцизное управление (отдел финансов). Начальствовал акцизный надзиратель, в распоряжении которого находились четыре участковых помощника.


В начале 70-х годов город управлялся ратушей, помещавшейся в доме па углу улиц Базарной и Мокрослободской.


Как-то ночью ратуша сгорела со всеми своими делами и бумагами. Сменила ее городская дума с исполнительным органом — городской управой. Во главе думы и управы стоял городской голова, который общим собранием думы избирался на четыре года.


Дума собиралась на заседания 1—2 раза в месяц и рассматривала вопросы, подготовленные городской управой.


Женщины избирательными правами не пользовались. Некоторые из них учительствовали, были повивальными бабками и сестрами милосердия, позднее женщин стали допускать на службу в телеграф.


Народное образование в те годы в Верхнеудинске было представлено тремя учебными заведениями: уездным училищем, женской четырехклассной прогимназией и двухклассным приходским училищем для мальчиков. Долгое еще время верхнеудинцам приходилось посылать детей для получения среднего образования в другие города — или в Троицкосавск, или в Иркутск.


Царское правительство не было щедрым и не отпускало средств на нужды народного образования. Так, на народное образование в 1875 г. в Верхнеудинске было израсходовано всего лишь 1367 рублей. К тому же за обучение полагалась высокая плата.


Иркутск, город губернский, имел и мужскую и женскую гимназии. В 80-х гг. я был в Верхнеудинске единственным гимназистом и, приезжая на лето из Иркутска домой к родителям, с гордостью перед верхнеудинскими ребятами щеголял своим синим мундирчиком, со светлыми пуговицами, с серебряными галунами на воротничке и фуражкой с белыми кантами и гербом. Примерно в 1883 году была открыта гимназия в Чите, сначала па средства, собранные бурятским населением, но вскоре принятая казной на свое содержание. В 1887 году я перевелся из Иркутской гимназии в только что открывшийся 5-й класс Читинской гимназии. Это давало мне возможность ездить домой в Верхнеудинск на двухнедельные рождественские каникулы. Из Иркутска такому путешествию препятствовала январская распутица на Байкале.Б


В Читинской гимназии училось человек двадцать бурят, многие жили в пансионе при гимназии. Эту гимназию окончили будущий профессор восточных языков Гомбожап Цыбиков, военный доктор Содо Ямпилов. окончивший затем Военно-Медицинскую академию. В то глухое время у бурят имелось большое тяготение к просвещению, к знаниям.


Верхнеудинское училище возглавлял штатный смотритель. Я в то время бегал в 1-й класс приходского училища, помещавшегося вместе с уездным, и хотя при переходе в следующий класс получил похвальный лист, результаты учебы оказались плачевными. Пришлось родителям взять учителя, чтобы на дому подготовить меня в 1-й класс гимназии.


В штате Верхнеудинского уездного училища числились три учителя и священник, преподававший «закон божий». Они же являлись и преподавателями в женской прогимназии, а штатный смотритель председательствовал на ее педагогических советах.


Начальницей женской прогимназии долгие годы была Анохина, почтенная старушка. Ее роль сводилась к председательствованию, а всеми делами прогимназии орудовал штатный смотритель. Уездное училище помещалось в двухэтажном каменном доме на Базарной площади, здесь же находилась и квартира смотрителя, а женская прогимназия ютилась в небольшом деревянном доме на Троицкой улице (ныне там Республиканская станция юных техников), напротив городской больницы. Тесное и неудобное помещение прогимназии не соответствовало предъявляемым к школе требованиям, но верхнеудинцы были рады и этому.


В уездном училище учащихся было приблизительно90—100 человек, а в женской прогимназии — 120 девочек.


Преподавались детям только начала некоторых наук. Особенно усиленно насаждалась религия, поддерживаемая царизмом, а преподаванию «закона божьего.» отводилось среди других предметов предпочтительное место — до 5—6 уроков в неделю.


Лечебное дело, как и просвещение, оставляло желать лучшего. В городе было всего два врача: уездный (полицейский) и военный, долгое время им был доктор Сысоев П. Д., он же несколько лет по совместительству заведовал и городской больницей, которая была создана в 1869 году на средства города.


К уездному доктору население почти не обращалось, да он редко и находился в городе и не столько отсутствовал по служебным делам, сколько ради своей страсти к золотоискательству.


Доктор Сысоев пользовался большой популярностью и уважением горожан, был он чутким и отзывчивым человеком. Рассказывали, что в его квартире не закрывались на ночь двери, чтобы облегчить к нему доступ нуждающихся. По первому зову он всегда спешил к больному. Пробыл Сысоев в Верхнеудинске лет пять, а затем перевелся в свой родной город Красноярск, где работал окулистом и также стяжал добрую славу.

[Трудовик]

П. Д. Сысоева сменил в городской больнице доктор Казанский И. И. Он проработал в ней около 15 лет и умер сравнительно-молодым.


Популярностью лекаря пользовался также фельдшер Францев, еврей, маленький, подвижный, хлопотливый, одним из любимейших средств у которого в детской практике было смазывание зева чистым дегтем. «Помазать надо, непременно помазать!» — заявлял эскулап и смазывал ребятам зев, как втулки колес, такому сравнению соответствовало и само лекарство — деготь.


В правительственном штате числилась городовая акушерка. Должность эту долгие годы занимала Марио-де-Пуш, судя по фамилии, француженка, какова была ее биография, едва ли кто знал.


На весь Верхнеудинск приходилась одна аптека. Принадлежала она некоему Жабину. Все медикаменты рал п цирюльник Рейфович. Он направо и налево «приклеивал» кровососные банки, являвшиеся в те времена излюбленным средством обывателя «очищать дурную кровь». У него же имелись постоянно и в запасе пиявки. Считаю уместным привести следующий случай из моей врачебной практики, связанный с Верхнеудннской городской больницей. Правда, относился он не к 70— 80 гг., а к 1900-му, но все же косвенно он будет показательным. Как-то летом меня, молодого ординатора акушерско-гинекологической клиники в Казани, гостившего на каникулах в Верхнеудинске, пригласили сделать гинекологическую операцию в городской больнице по поводу причиненной женщине тяжелой травмы. Мне, работавшему в прекрасной клинической обстановке, пришлось оперировать в удивительных условиях, в комнате, где стоял стол, покрытый сомнительной чистоты зеленой скатертью с серебряной бахромой. Здесь происходили еженедельно заседания Воинского присутствия. Инструментарий оказался настолько скудным, что не было даже иглодержателя. И такая обстановка была на грани XX века. Можно судить, как было поставлено дело больничное за 20—30 лет до этого.


Больница в хозяйственном отношении подчинялась городской управе, которая назначала смотрителя ее, всецело подчиненного распоряжениям врача.


В медицинском отношении больница подчинялась врачебному инспектору, вероятно, сначала при Иркутском губернском управлении, а с организацией в 1884 году нового Приамурского генерал-губернаторства — при Читинской «областнухе».


Когда в 1906 году я вступил в заведование больницей, то получил в наследство книгу, предназначенную для записей знатными лицами, посетившими больницу, своих впечатлений. Завел ее, по-видимому, доктор Казанский. Записей значилось немного,— больше врачебных инспекторов, какого-то одного губернатора да двухтрех архиереев. И все они учинены были, главным образом, при Казанском, и все они в достаточной степени лестные: иначе не стоило и книгу заводить. Дальше книга почти что оказалась в забросе: или исчезли знатные посетители в больнице, или просто не стали пользоваться ею врачи.


Население же боялось больницы. Санитарный надзор по городу совсем отсутствовал, если не считать, что это сложное и ответственное дело выполнял до некоторой степени по своему умению, разумению и своеобразно полицейский надзиратель.


Пастеровских станций еще и в помине не было, и надо было что-то предпринимать, чтобы предотвратить страшное смертельное заболевание бешенством, угрожавшее пострадавшему. .Таких людей возили на Байкал. В лодке отплывали от берега, привязывали укушенного бешеным животным к веревке и три раза протягивали его под лодкой в глубоком убеждении в действенности такого способа в смысле предохранения от заболевания бешенством.


Были в моде знахари и знахарки с нашептываниями, наговорами, вспрыскиваниями с уголька, окроплениями «святою водою». Просвещением населения никто не занимался.


Случались в городе и эпидемические заболевания. Заболевания оспой почти не выводились,, и у многих лица были покорябанными.


Детрит был в ограниченном количестве, ревакцинации почти не делались. В школах прививки производили так: прививали вакцину десятку ребят, и когда у них созревали пустулы, то содержимое их прививали другим детям, не считаясь с тем, что таким путем был риск внести какую-нибудь инфекцию. Вот в таком-то весьма печальном состоянии и находилась лечебная помощь населению в старом Верхнеудинске.


Торговля в городе в тот период была больше мелочная. Особенно крупных фирм не существовало. Был, правда, купец Голдобин, владелец Николаевского винокуренного завода, расположенного в 30 верстах от города.


В продаже имелись ткани: прочная дешевая далемба, чесуча и другие.


В Малом гостином ряду находилась еврейская торговля. Торговали мануфактурой, галантереей, трикотажем, скобяными изделиями, стеклом и прочим.


В Большом гостином ряду торговали русские-купцы. На весь город была одна-единственная кондитерская, да и та принадлежала частному лицу.


Гвоздем городской торговли бывала, безусловно, ежегодная ярмарка с .солидным для того времени оборотом (до миллиона, даже до полутора миллионов рублей) . Приурочивалась ярмарка ко времени, когда становился Байкал и прокладывался через него путь по льду. Приблизительно к 10—15 января лед крепко смерзался. Ярмарка открывалась 18 января (по старому стилю) и продолжалась до февраля.


На ярмарку приезжали купцы из Иркутска, из Томска, из Ирбита и Тюмени. Для торга служила, главным образом, Базарная площадь. Здесь расхватывались все пустующие лавки. Оживал также и Большой гостиный двор, в обычное время более чем на половину пустой. В лавках все навезенные товары не умещались, и груды ящиков, кули с крупчаткой, с чаем громоздились целыми штабелями прямо на улице, около лавок под открытым небом, их караулили ночные и дневные караульные Торговали на ярмарке чаем, пушниной, кожами, мануфактурой, галантереей, трикотажем, бакалеей, парфюмерией, ювелирными изделиями, часами, тюменскими коврами, томской крупчаткой, медом, маслом, мороженой рыбой (стерляди, сиги, нельма), стеариновыми свечами, мылом, посудой, книгами, скобяным товаром и прочим.


Ярмарка снабжала товарами не только Забайкалье, но и Дальний Восток на целый год и проходила, главным образом, в оптовых сделках. Многие горожане запасались товарами на долгое время, чтобы не переплачивать потом местным торговцам.


В балаганах, выстраивавшихся на площади в ряд, наподобие улицы, бойко торговали по мелочам всякой всячиной. Были балаганы с посудой, с игрушками, со сладостями.
Особенно много народа толпилось около книжного балагана, где в изобилии бывали развешены лубочные картины, чаще всего изображавшие дерущиеся войска, отличавшиеся окраской мундиров. Охотно раскупались книжки дешевых изданий Сытина, Пазухина, бр. Пастуховых (5—10 коп. за штуку) с яркими завлекательными обложками и многообещающими заголовками. Процветала торговля песенниками, сонниками и оракулами. Появлялись на ярмарке, как везде в таких случаях, балаганы с увеселениями, паноптикумы, выступали акробаты, жонглеры, фокусники

[Трудовик]

Народу наезжало на ярмарку столько, что в каждом доме люди буквально сидели друг у друга на головах. Многие приезжие квартировали у верхнеудинцев. На Мокрослободской улице и многих других почти каждый двор превращался в постоялый, здесь находили пристанище многочисленные обозы с ямщиками и лошадьми. На ярмарку приезжало много бурят.


В эти ярмарочные горячие дни, когда жизнь в городе кипела, устраивали в пользу приюта арестантских детей лотерею, а в пользу женской прогимназии — традиционный бал-базар, дававшие всегда хорошие денежные сборы. Государство эти заведения не субсидировало.


Заканчивалась оживленная, шумливая ярмарка, и жизнь в городе замирала.


0 местной промышленности говорить много не приходится, она почти отсутствовала, правда, существовало мыловарение, кожевенное производство, производство сальных свечей, кирпича, но все это носило характер примитивный, кустарный.
В городе имелась одна гостиница, частная, помещалась она в небольшом доме по Базарной улице.


В эти же годы появилась первая фотография, она еще недостаточно хорошо освоилась со своим искусством и выпускала фотографические снимки какого-то серого, тусклого цвета, но прочности стойкой.


1 ноября 1881 года в Верхнеудинске открылась первая библиотека, была она общественной. Фонд состоял из 800 книг, пожертвованных купцом Меньшиковым. Имелся у этой библиотеки свой устав, утвержденный думой. Читатели делились на разряды и за пользование книгами вносили денежную плату и залог, так что пользоваться книгами мог лишь небольшой круг горожан.


За годы Советской власти библиотечное дело развернулось особенно широко:   кроме   Республиканской, появились районные библиотеки, заводские, при учебных заведениях и т. д.


Н 70—80 гг. выписывались газеты и журналы, но своей местной газеты не издавалось. Ближайшая газета «Восточное обозрение» издавалась в Иркутске. Книжного магазина тоже не было. Из Петербурга газеты шли больше месяца и, конечно, в значительной степени теряли свежесть.


Общественной бани не существовало, и только приблизительно в середине 80-х гг. появилась частная, для общего пользования, баня, стояла она почти на том месте, где находится теперешняя.


Извозчиков в городе не было. Первый велосипед появился в конце 80-х гг. и не на пневматической дутой шине, а на массивной резиновой. За велосипедистом, как за необычайным явлением, гонялись с угрожающим гомоном стаи собак и только-только не хватали отважного за ноги, а встречные люди останавливались и дивились. Я по знакомству часто пользовался этим велосипедом и если был не первым, то вторым по счету велосипедистом в городе.


Отмечу еще некоторые бытовые факты. Появление первого рояля должно быть отнесено к середине 80-х гг- Швейная машина «Зингер», с чугунным остовом и на ножках, без постамента и футляра появилась в середине 70-х гг. Не существовало мясорубок, мясо рубили в деревянных корытцах полукруглыми ножами с приделанными к ним деревянным,!! ручками — «сечками» Писчими металлическими перьями и карандашами пользовались уже широко, но «гусиное перо» все еще существовало.


Так называемых «шведских» спичек, с безопасным фосфором на коробках, еще не было, а пользовались «серничками», где ядовитым фосфором покрывалась самая головка. Они неприятно пахли, зажигались при трении о любой предмет и могли даже самовоспламеняться.
Учащиеся писали на аспидных досках с грифелями.


Пчел в крае не водилось. Мед завозили из Томска, обычно в высоких круглых бадьях. Оттуда же доставлялась медовая коврижка, которая и называлась «томской». Из Томска же в значительных количествах ввозилось топленое масло, ядровое мыло, несмотря на то, что Забайкалье являлось краем скотоводческим.


Я нанизал, сам сознаю, в беспорядке целый перечень фактов. Думаю, что они заслуживают быть отмеченными для полноты обрисовки жизни старого Верхнеудинска.


Никакой просветительной работы, ни популярных лекций, ни научных бесед и докладов в городе не проводилось. Подавляющая масса населения была безграмотной, школ не хватало, да и надо было платить за учебу, что не всем бывало под силу. Воскресных и вечерних школ для народа не существовало, хотя попытки создания их бывали, но они так и заканчивались неудачно.


Отмечу попутно, что первая воскресная школа для бесплатного обучения взрослых была организована значительно позднее, а именно в 1904 году, инспектором народных училищ Окунцовым, но просуществовала под его руководством недолго. Началась революция 1905 года, Окунцов был арестован, и школа прекратила свое существование. Вновь она была восстановлена в 1908 году учительницей Е. А. Танской (в 1958 г. ей присвоено звание заслуженного учителя школ БурАССР), которая вместе со своей сотрудницей А. М. Тяжеловой, тоже учительницей, бесплатно повела это дело. Одновременно ими совместно с некоторыми учителями были организованы воскресные чтения для народа. На это дело городская управа ассигновала сто рублей, а также собирались небольшие средства в виде членских взносов с добровольных участников, преимущественно учителей. Был приобретен даже проекционный фонарь, выписывались к нему картины, оплачивались и другие мелкие расходы, но и на этот раз добрые начинания не укоренились: по каким-то не зависящим от организаторов причинам чтения просуществовали только два года.


Зато кабаки процветали. Здесь продавалась «сивуха», то есть водка, приготовленная из спирта-сырца.


Также не дремали и попы, насаждая религию и укрепляя авторитет церкви, тем более, что уж это-то царское правительство всячески поощряло и поддерживало Одним из эффективных средств для этого были торжественные крестные ходы, которые проводились с широким размахом, поощряемые «отцами» города.

[Трудовик]

В начале 80-х годов в городе не было ни клуба, ни общественного собрания, где бы люди могли собираться, общаться друг с другом. Потом такой небольшой клуб в частном порядке был организован на дому у учителя уездного училища М. П. Павлова, но он долго не просуществовал.


Время от времени Верхнеудинск посещали сановные особы: генерал-губернатор, губернатор, архиерей. И тогда приходили в «священный трепет» или власти гражданские и военные, или духовенство.


Чиновники извлекали из шкафов пропахшие нафталином мундиры, трехуголовики, шпаги, чтобы явиться в в назначенный день и час на «представление» к его высокопревосходительству, военные готовились к смотру и параду, духовенство — к торжественным архиерейским службам.


В июне 1890 г. проехал через Верхнеудинск, направляясь на Сахалин, А. П. Чехов. Путешествовал он по Сибири скромно, не афишируясь, не устраивая по городам вечеров для чтения своих произведений, да и ехал торопливо, не останавливаясь даже на краткий отдых от утомительной дороги на почтовых. Верхнеудинск Антону Павловичу понравился, что он отметил в своих записях.


В 1877—1878 гг. шла русско-турецкая война, и хотя шла она за «тридевять земель», но отклики ее докатывались и до Верхнеудинска, тревожили, волновали и радовали и малого и старого.


Почта с газетами и журналами в эти годы ожидалась с особым нетерпением, в частности, «Восточное обозрение», где печатались более свежие телеграммы с театра военных действий.


Почти во всех домах щипали «корпию», т. е. вымытые чисто белые тряпочки и лоскутки белой материи, расшиньговывали на ниточки, затем отправляли на фронт. Корпия служила тогда перевязочным материалом в-замен ваты.


Имелось в 80-х гг. в Верхнеудинске и общественное собрание, помещавшееся в небольшом доме на Большой улице (сейчас ул. Ленина), под горою, где ныне сооружено здание театра драмы.


Во главе управления стояли старшины с председателем, которые выбирались членами собрания, платившими членские взносы. Тесное помещение отнюдь не удовлетворяло нужд собрания, поэтому было арендовано новое здание, и явилась даже возможность оборудовать вполне приличную сцену для любительских спектаклей и выступлений редких заезжих артистов.


Любительских спектаклей, чаще с благотворительной целью, ставилось в зиму до 5—6. Преимущественно это Пыли пьесы А. Н. Островского, ставились они любительской группой из местной интеллигенции.


Останавливались в городе проездом через Сибирь на Дальний Восток или обратно редкие артисты и выступали на сцене. Так, дали по одному концерту флейтист Тершак (чех) и знаменитый пианист Резенауэр. Раза дна приезжал и давал свои представления известный фокусник Роберт Ленц. Появлялись и еще кое-какие артисты, но совсем уже не знаменитые.


Сказывалось отсутствие хорошего сообщения, отрезанность города от культурных центров.


Здания театра в городе не было. Но имелся специальный деревянный пристрой к дому общественного собрания, где размещался небольшой зал и сцена. Впоследствии, в каком году — не помню, в ночь под рождество собрание сгорело. В эту зиму играла в нем драматическая труппа Дубова. Артисты только что собирались поправить на праздниках свои плохие делишки, как случилась катастрофа. Остались они в самом плачевном состоянии, городской общественности пришлось помочь им материально, чтобы они смогли выехать из города.


Если в культурной жизни Верхнеудинска в 70—80 гг. наблюдалось затишье, то «веселье» царило в дни религиозных праздников. Активной антирелигиозной пропаганды среди жителей не проводилось, к тому же действовали четыре церкви, дйе часовни, синагога и монастырь. В общественном собрании на рождество устраивались елки для детей, деньги на эти мероприятия собирались по подписке.


15 первых дней рождества и в первый день пасхи многие верхнеудинцы метались с визитами по своим знакомым с поздравлениями. Помимо визитеров сновали также из дома в дом алчущие и жаждущие рубля попы с крестом и молебствиями. Они не гнушались никакими подаяниями.


По пасхе на Базарной площади устраивали карусель. Вся в блестках и мишуре, выглядела она нарядно и привлекала не только ребят, но и взрослых. Размещались вперемежку на лошадках и в тележках и кружились под звуки шарманки. Ставились также качели: На двух высоких столбах, вкопанных в землю, поминался вал с вделанными в него крест на крест двумя параллельными слегами. На концах последних подвешивались зыбки с сиденьями на двух лиц. Это большое колесо толчками двух человек приводилось в движение, раскачивалось то взад, то вперед, то стремительно взлетая вверх, то падая вниз.


Устраивались различные балаганы с увеселениями, как бывало на ярмарке. Иногда появлялись на улицах две фигуры любителей ходить на высоких ходулях. Одетые в мужское и женское платье, они представляли действительно забавную пару великанов, за которыми ходила толпа, а больше, конечно, ребятишки. Давали свое представление эти артисты бесплатно.


Таким образом, общественная жизнь Верхнеудинска в 70—80 гг. шла без особых потрясающих событий, но и тогда люди любили и ненавидели, радовались и печалились.


В Верхнеудинске, да и по всему Забайкалью много жило тогда ссыльнопоселенцев из центральной России, из Польши, особенно после восстания 1863 г. Они, конечно, вносили какую-то свежую струю в политическую и культурную жизнь далекой Сибири

[Трудовик]

Верхнеудинск живописно расположился в кольце зеленых гор, в низине, при впадении быстрой, горного характера Уды в полноводную более спокойную Селенгу. С этой стороны горы подступили к самому городу, а горы за Селенгою полукругом отошли несколько вдаль и своими волнообразными контурами замкнули горизонт на западе, образовав между собою и рекою значительную равнину. Горы Комушка, Синяя сопка как стояли в 70—80 гг., такими же неизменными стоят и сейчас, только у их подножия раскинулись жилые поселки с добротными домами.

Лесные пожары на них, как и на других ближайших горах, уничтожали по временам целые участки леса, но природа быстро залечивала увечья, и горы опять зеленели. Вообще лесные пожары в те далекие времена, когда не было правильной охраны лесов, когда не существовало еще лесничества, никто не заботился о лесах, бывали бичом природы, уничтожали леса на громадных пространствах, особенно если огонь хозяйничал в тайге. Летом на целые недели город окутывался таким дымом, что трудно становилось дышать, а солнце катилось по раскаленному небу багровым зловещим шаром.

Леса горели, люди томились и изнывали от дыма. С нетерпением ждали обложного дождя, чтобы избавиться от этой своего рода египетской казни, и только после хорошего дождя воздух прояснялся, голубело опять небо и радостно сияло солнце.

Верхнеудинск красотою окрестностей мог и может похвалиться. Вот Верхняя Березовка. Дорога шла к ней Читинским трактом по сосновому лесочку. Отмеривали ее казенные пестрые верстовые столбы, и на четвертой персте она опускалась с «Белой глины» в низину Уды, а па пятой версте под прямым углом сворачивала с тракта влево в Березовую падь. Под «Белой глиной» сразу же начинались покосные луга, огороженные поскотиной.

На «Белой глине» существовали кирпичные сараи, где вырабатывался кирпич, как и в сараях за Батарейной площадью, исключительно ручным, кустарным, примитивным способом.

Зеленые горы, поросшие сосною и багульником, образовали неширокую Березовую падь, в долине которой, журча и извиваясь в кривляках, бежит веселая речушка Березовка, стремясь слить свои прозрачные струйки с Удою. Могучие, стройные, темно-зеленые колючие ели и с шелковистою, мягкою иглою лиственницы, широко раскинувшие ветви, белоствольные березы, вечно трепещущие в непонятном страхе осинки и густые заросли кустарников,—вся эта чащоба, благодаря речушке, которая обильно поила ее и растила( оберегала в свой черед маленькую резвушку в летнюю жару от палящего солнца, от высыхания. Услуга за услугу!

Сенокосные поливные луга в пору цветения пестрели копрами самых разнообразных цветов. Сибирь с ее коротким, но жарким летом на цветы щедра. Никому не возбранялось свободно ходить по покосам и собирать роскошные букеты. Но любителей этого занятия осыпало раз-два и обчелся, и потому трава не мялась, покосы не страдали.

По весне горы розовели от цветения багульника, а осенью в лесах были обильные урожаи грибов: рыжиков, груздей и масленков, и тогда как сама Березовая падь, так и ответвлявшиеся от нее" побочные — Сухая, Волчья, Шишкина, Кулемина — являлись излюбленными местами верхнеудинцев для грибных походов, и леса наполнялись многоголосым ауканьем.

На левом берегу речушки, в самом начале пади, из под горы вытекал ключик, слывший в народе целебным. Верили, что он помогает от глазных болезней, и его кристальной, холодной водой промывали глаза; так ли это на самом деле — не знаю.

Вверх по долине тянулись еще луга и покосы, а дальше шла глухая тайга, где хозяйничали медведи.
При самом впадении речки Березовки в Уду, где теперь железнодорожный мост, стояла дача купца Лосева, единственная тогда в городе.

Дач в те времена не строили, и если уж являлось желание у кого-нибудь пожить на лоне природы, то устраивались в ближайших к городу деревнях.

Нижняя Березовка, тоже горная речушка, пробиралась по лесистой пади и носила иной характер. Здесь было совсем глухое место. При самом впадении речки в Хайдуковскую протоку (от Селенги) стояли две бурятские юрты. Что здесь делали буряты, чем занимались, было неизвестно, правда, владели они лодкой, на которой можно было переправиться на Хайдуков остров, обширный, с сенокосными лугами. На этот остров ездили собирать ягоды — красную и черную смородину, черемуху. Вверх по речке тянулась глухая тайга, и там был риск наткнуться на медведя. Сюда в одиночку и безоружными избегали ездить.

По берегам Селенги дальше дороги не было, преграждал путь так называемый Коновалов утес, обрывавшийся в Селенгу. Природа и здесь, в своей дикости, была прекрасна и живописна. Излюбленным местом для прогулок и пикников являлись острова вверх по Селенге, было их не менее десятка, больших и малых, разделенных широкими и узенькими протоками. Архипелаг этот протянулся до самого Вахмистрово (Саянтуй).

Использовались острова как лучшие покосы. Особенно хороша была протока Спасская между Вознесенским и Спасским островами. Узенькая, с тихим течением, местами с прямыми плесами, местами в излучинах, с густо нависшими над водою прибрежными кустами, прикрытая ими, как зеленым сводом, она прямо просилась на полотно художника. По этой водяной аллее плыть в лодке было одно удовольствие, тем более, что по приходилось затрачивать сил на греблю. По этой же протоке проходила зимою гладкая, без торосов и ухабов дорога на Вахмистрово.

Хорошую прогулку можно было совершить и за Селенгинский перевоз на Конный остров, где по весне, словно облитые душистым молоком, красовались яблони и черемуха.

Для любителей рыбной ловли природа припасла здесь небольшое озерко, именовавшееся «Карасиным». Из него рыболовы таскали удочкой карасей, если не крупных, зато в изобилии, что придавало веселость уженью.

Интересные места лежали и вверх по Уде, по левому со берегу, по дороге в деревню Малые Тальцы. По небольшой речке расположились недалеко одна от другой три водяные мельницы семейских крестьян — Фрола, Тимофея и Анкудина. При каждой мельнице существовал пруд, длинный, прячущийся в зарослях ветел и тальников, купавших в воде свои ветви, заросший камышами и кувшинками.

Весной и осенью на прудах этих была хорошая охота на уток и гусей, но охотники почти отсутствовали, и птицам жилось привольно. В направлении к Саянтую находилась глухая, дикая падь Медведчикова, с ключом, где, как свидетельствовало н само название пади, легко можно было столкнуться с медведем. Сюда ездили и ходили компаниями по грибы.

Дорога на Вахмистрово в начале своем была тяжелая, с песками и на подъем. Примечательны на ней были три «Верижихины пупа» (названные так, вероятно, по имени какой-нибудь заудинской казачки). Это были довольно высокие песчаные дюны по краю обрыва к , засыпавшие на значительную высоту растущие гут сосны.

Путешествовали по грибы также в пади Прямую, Глубокую и Побасанову. Последняя находилась километрах в десяти по Читинскому тракту. Славились, как живописные места, деревни Шишкино и Ошуроково.

Теперь многое изменилось.

Город стал неузнаваемым: раскинулся на большой площади, благоустроился. Появились многоэтажные жилые дома, над городом возвышается величественное здания театра оперы и балета, улицы асфальтированы, много зеленых насаждений и центре города, и на его окраинах.

Не узнать старого Верхнеудинска на берегу полноводной Селенги раскинулись чудесная столица республики — город Улан-Удэ.

Через Уду и Селенгу перекинулись мосты: там, где шумели когда-то сосны, расположились мощные предприятия: мясокомбинат, ЛВРЗ, мелькомбинат и др. Выросло и население города.

А как неизмеримо далеко ушла вперед настоящая культурная жизнь города от прежней. Сейчас в городе несколько высших учебных заведений, много прекрасно оборудованных школ, больниц, амбулаторий, поликлиник, родильных домой, оказывающих населению бесплатную медицинскую помощь. А сколько клубов, кинотеатров, замечательная организация самодеятельности и спорта — всего не перескажешь. Особенно видны эти изменения мне, помнившему Верхнеудинск еще дореволюционным, бывшим уездным городишком, После Великой Октябрьской социалистической революции город был как бы вспрыснут живой водой: рост и его развитие пошли, как в сказке, семимильными шагами. Бывший уездный городок Верхнеудинск стал с столицей Советской Бурятии, хорошеет и расплетает с каждым годом.
(С) Автор Михаил Владимирович Танский
(С) Бурятское книжное издательство 1966 год